…он дочитал и удалил последнее сообщение. Отложил телефон в сторону - вот и все. Подоконник был теплым от наконец-то проявившегося мартовского солнца. Сука, опять серого солнца.

Счастливо все нихуя не начиналось. Наоборот, он познакомился с ней в, пожалуй, самый тяжелый период своей жизни. Она поразила тем, что сразу начала называть его «милый». Уже потом, когда она говорила, что любит его, что любит его с самого начала, с первого слова – он верил. Это было ни разу не преувеличение. Это не было желанием польстить или пустопорожним признанием в любви. Пожалуй, это было правдой. Он не верит в любовь с первого взгляда. Только в любовь с первого слова. Хотя поначалу никто в этом себе не признавался.

Она была тем, кто ему и был нужен больше всего в тот момент. Он писал ей свои стихи. Они вмести выли в ночь. Она была тем самым мудрым доктором в очках, который ненавязчиво, незаметно и безболезненно, отвлекая разговором, штопал ему сердце. Она говорила, что не умеет рисовать. Однако только ему было известно, как ярко она раскрасила его жизнь.

Сука, март уже.

С ней было о чем поговорить. С ней он научился читать классику. Давился Тургеневым только потому, что обещал ей, что полюбит его. Впервые понял, что не только рок может быть исполнен смысла. Что в классической музыке его гораздо больше. Ему нравилось засыпать на клавиатуре под её голос и симфонии Рахманинова. Он узнал благодаря ней, что Линор Горалик – не только автор комиксов про зайца ПЦ, но еще и чудесных стихов. И вообще это нихера не мужик, а баба.

Господи, как ебаться хочется. Уже год как он не ебался. Бляди и случайные перепихи с полунезнакомыми – не в счет. Хотя и делят годовалый перерыв почти на 3 ровных части. Он никогда не считал сексом перепих не по-любви. Это практически не приносит облегчения, когда ебешь человека, к которому нет чувств. Куда продуктивней дрочить на горстку пикселей. «Первая любовь – самое прекрасное чувство. У каждого из нас храниться в душе светлый образ девушки, отполированный до блеска онанизмом». Кошмарное время года – весна. Кошмарней весны может быть только весна в одиночестве.

Блин, а солнышко-то уже греет.

Пожалуй, с ней он стал умнее. То есть умнее он нихуя не стал, просто окружающие его таковым считать начали. Интеллект – отвратительная вещь. Человек без мозгов абсолютно уверен в высоком уровне своего развития. Умный же прекрасно осознаёт, какой он, в сущности, ебонат.
Он был счастлив. Иногда даже по утрам. Когда ему не снилась по ночам та самая, образ которой отполирован. Первая и единственная. Потому что первая – она и единственная. Всегда, нахуй.

Благодаря ней, он нашел в душе благодарность к Ане. Благодаря ней он научился терпеть злость, оставаясь благодарным к человеку, не желавшему никогда ему зла. К человеку, до последнего момента остававшейся верной, просто не зная как спасти их счастье. Благодаря ней он начал задумываться не только о себе.

Он так и не понял, кого же он любит больше. Они были полной противоположностью, были слишком разные, чтобы их сравнивать. Их можно только любить. В эту неделю, которая ознаменовала собой середину его запоя, он, смеясь, дал женские имена тем двум рубцам на его артерии, которые добрый хирург с черным юмором удалил накануне. Обе девушки были тем стержнем, к которому и привязывался его малодушный и инфантильный росток духа. Обе они сделали из него нечто похожее на личность, над которой стали реже смеяться прохожие и к словам которой только-только начали прислушиваться с уважением.

Какой теплый подоконник.

И вот снова все заканчивается. Врач подарил ему операцией кусочек жизни. Он подарил врачу N-ную сумму денег, которую он копил, чтобы… да ну нахуй, какая теперь разница. Не это причина. Она ушла. И он был счастлив потому, что она ушла, сказав «я всегда буду любить тебя». В тот момент он был на работе. Он просто закинул голову, чтоб слезы закатились назад, встал и, сказав глухо секретарше «я ушел курить» вышел в весну. Он так толком и не понял, почему им уже невозможно быть вместе. Он просто поверил. Он всегда ей верил. «Прощай» - от слова «прости». «Спасибо» - от слов «спаси тебя Бог». Именно так, тихо она и ушла в весну.

Замечательно сидеть вот так на подоконнике.

Она всегда утешала его. Ему было это так необходимо – чувствовать ее руку, гладящую его загривок и слышать ее тихое «чшшш…тссс…милый, все хорошо…тсс..успокойся..спи, милый.» Она редко звала его по имени. Она любила считать его волком. «Мой нежный, бережный, безбрежный волк». А он всегда вспоминал: «каждый мужчина, считающий себя волком – одиночкой, зачастую оказывается сусликом – социопатом».
И снова он один. Даже не больно. Привык, что ли? Пусто блядь. Настолько пусто, что руки опускаются и даже помереть лень. «Чтобы не мучиться от рвотных позывов ими надо научиться наслаждаться».

Охуенный подоконник. Охуительный. Нет, даже охуитительный подоконник. Теплый, широкий и солнечный. Право слово, жить, прям хочется. Он потянулся и взял гитару. Ей еще нет недели. Тоже теплая, родная, на солнышке грелась как кошка черная с грудкой белой. Щелкнув тумблером на комбике, он криво взял аккорд. Потом поправился и заиграл:

Какой чудесный день.